Стрела в сердце - Страница 37

Медленное, какое-то обманчивое ожидание росло внутри Кэтрин. Оно набирало силу, тело отяжелело, и она почувствовала, как желание закипает в ней, разливается по венам, распространяется, словно летняя жара, от которой загорается все тело. Тайная радость затрепетала в ней, и она крепче прижалась к человеку, держащему ее в объятиях так крепко, что стон вырвался у нее из горла.

Затем последовал щелчок замка. Рован остановился и поднял голову. На секунду Кэтрин почувствовала на бедре тяжесть меча, лежавшего между ними. Затем он исчез. Нет, это не сабля, а что-то твердое, но теплое и более эластичное. Она отпрянула от него, резко отодвинувшись на самый край кровати.

— Убирайтесь! — закричала она громким шепотом. — Вон из моей постели!

В его молчании не было удивления, только размышление. Он мягко сказал:

— А что, если он вернется?

— Пускай. Я хочу, чтобы вы ушли.

— Хорошо, пусть будет так.

Кэтрин чувствовала в его голосе напряжение. Но в нем не было ни оправдания, ни извинения, ни просьбы. Несмотря на шок из-за случившегося, Кэтрин признала, что в нем были такие запасы нежности и страсти, которые он в себе хранил и контролировал. Но она никогда о них не узнает.

Он быстро, рывком, поднялся. Из окна лился слабый свет, и можно было различить тело Рована, его широкие плечи, тонкую талию, четкую линию бедер. Он направился в смежную комнату.

Он уходил. После всего, что было, она не хотела, не могла вынести спокойного, полного достоинства ухода, громче всяких слов говорящего, что он не вернется.

Они только что так далеко зашли, и теперь было бы глупо отступать из-за чего-то, что в конце концов так мало значило.

— Подождите, — мягко, почти беззвучно попросила она. Но он услышал. Остановился, обернулся.

— Вернитесь. — Это были, наверное, самые трудные слова, которые она когда-либо произносила.

— Вы уверены? — В его словах прозвучала решимость.

— Нет, — с трудом, но честно ответила она.

— Хорошо, — в голосе можно было даже уловить улыбку. — Я тоже.

Он вернулся, скользнул под одеяло, но остался на своей половине кровати. Кэтрин лежала, вглядываясь в темноту и стараясь ни о чем не думать. Ее колотило. Она только сейчас поняла, как замерзла, легла на спину, натянула до подбородка одеяло и подоткнула его под плечи.

Ее рука задела холодный металл ножен меча. Она ее испуганно отдернула и вдруг почувствовала тепло. Оно исходило от Рована де Блана, как от солнца, сильным жаром которого он хотел окутать ее. Она покрылась гусиной кожей, в ушах застучало. Кэтрин повернулась к человеку, лежащему рядом. Медленно потянулась пальчиками через меч, пытаясь узнать источник тепла. Но в то же время боясь придвинуться слишком близко и дотронуться до него, тем более, что кровать прогнулась в его сторону. Пытаясь сохранить приличный баланс, она заснула.

Рован проснулся, как обычно, с ясным сознанием происходящего. Он не шевельнулся. Кэтрин лежала, тесно прижавшись спиной к его груди. Бедра ее вдавились в живот, а ноги переплелись с его ногами. Дышала она легко, ритмично поднимая и опуская грудь. Ее нежность и свежесть ударили ему в голову и подняли новую волну мучительного желания. Ведь она была тут, у него в руках. Желание сжать ее, такую нежную, невинную, в объятиях было так сильно, что потемнело в глазах. Как просто и хорошо было бы забыть о всех обетах и обязанностях и…

Нет. Об этом запрещено думать.

Он также чувствовал, что под ними лежал меч. Рукоятка впилась ему под мышку, а острие ножен находилось под коленом. Каким чудным препятствием оказался меч!

Как он подвинулся ночью, или это она? Он, кажется, вспомнил, почти уже во сне, тот миг, когда она оказалась рядом. Он, должно быть, тогда проснулся. В конце концов, у него все-таки присутствовало сознание, чтобы не взять ее за талию и не придвинуть к себе.

Или это он? Он, кажется, припоминал нежные упругие изгибы ее фигуры, прикрытой батистом ночной сорочки. Слава богу, она не проснулась. А после он мало что мог вспомнить. Они оба крепко спали. Правда, перед этим она была какой-то беспокойной, тяжело вздыхала, ворочалась. А он прислушивался к каждому ее вздоху, каждому шелесту одеяла и боялся подумать о том, что ей неудобно лежать в таком положении. А может, и нет, раз смогла найти мир и покой в его объятиях. А может ли ее беспокойство рассказать о ее жизни? Связано ли это как-то со смертью Теренса? Он обязательно должен подумать об этом, когда сознание будет ясным.

Ему очень не хотелось, но нужно было как-то восстановить прежнюю дистанцию между ними, чтобы обоим не смутиться, когда она проснется, а то его тело слишком реагирует на это положение, и не будет ничего хорошего, если она проснется с криком или бросится бежать вниз в ночной сорочке. Отодвинуться от нее и не потревожить — было почти невозможно. Но надо попытаться, ведь для него было очень важно не предать того хрупкого доверия, которое она ему оказала.

Слишком поздно. Она повернулась, вздохнула, а он лежал неподвижно и ждал, что она освободится от его объятий. И тут он почувствовал, как она вся напряглась и отодвинулась на свою половину матраца, а секунду спустя осторожно вытаскивала свою шелковую прядь из-под его согнутой руки, на которой покоилась ее голова.

Наверное, она лежала и смотрела на него.

Желание открыть глаза, встретить ее взгляд и разгадать ее мысли и чувства в эту минуту было таким сильным, что он даже испугался за себя. Такую роскошь он себе позволить не мог. Несмотря на все ее очарование и неудержимое желание, испытываемое к ней, она каким-то образом была причастна к смерти его брата. Пока он мог позволить себе одну маленькую слабость. Только одну. Рован притворно вздохнул и повернулся на спину — от меча, от Кэтрин. Открыв глаза, он несколько секунд смотрел в потолок, потом потянулся, сладко зевнул, вытащил руку из-под головы и взглянул на свою партнершу. Медленно улыбаясь, немного охрипшим, ласковым голосом произнес: «Доброе утро. Хорошо ли вы спали?»