— Ах, — сказал Жиль, подходя к подносу на столе, — вино. Я не был уверен, что у Като будет время сегодня утром, чтобы принести его сюда.
Кэтрин смотрела, как муж наливал в стакан темно-рубиновую жидкость, затем в другой… Она быстро сказала:
— Мне не нужно, спасибо.
— Чепуха, — сказал он, наливая стакан до ободка. — Я видел, как ты сегодня возилась с продуктами. Тебе непременно нужно выпить, чтобы поддержать себя до вечера. — Он подал ей стакан. Кэтрин из вежливости взяла его.
— Нам действительно нужно идти. Нехорошо, если нас будут ждать.
— Да, сейчас. Меня кое-что беспокоит.
Первое, что пришло ей в голову, — не обнаружил ли он обман? Она немного отпила и ждала продолжения. Вино показалось ей кислым и немного горьким. Наверное, Като был настолько занят заготовкой вин к круизу, что сюда принес первое попавшееся. Муж пристально смотрел на нее.
— Я хотел спросить тебя — ты довольна де Бланом?
Она поперхнулась и быстро проглотила.
Он выжидательно смотрел на нее.
— Я… не могу пожаловаться на его обращение со мной.
— Нет ли в нем или в его действиях чего-либо оскорбляющего женские чувства?
— Нет, ничего. — Она смотрела в стакан, боясь поднять на него глаза.
— Тогда почему же ты издеваешься над моими желаниями? Нет, моими срочными приказами.
— Я не… — Она начинала злиться.
— Я знаю, что ты «не», — передразнил он ее трясущимися губами. — Я недоволен.
Слепая ярость переполнила ее всю. «Это невыносимо! — кричала она. — То, о чем ты меня просишь, просто сумасшествие. Мы обменялись с тобой обетами, которые запрещают меня так использовать. Ни один обет не требует такого унижения ради тебя».
— Ты согласилась.
— Никогда. Ты считал мое согласие само собой разумеющимся, а я твою идею — глупой фантазией, о которой ты со временем забудешь. Я отказывалась и продолжаю отказываться.
На его лице отразились боль и печаль.
— Если бы ты не была так строптива! Если бы ты только согласилась на эту связь, была благоразумной!
В какое-то мгновение Кэтрин спросила себя, а не прав ли Жиль? Может, она и вправду неразумна и неблагодарна, отказывая ему? В единственном желании… Но тут же поняла, что он заставлял так думать о себе. Она подняла подбородок.
— Ты думаешь, я могу принести невинное дитя в твой дом, чтобы ты однажды сказал, что он недостоин твоего имени? Я не могу. Так же как и выбрать человека…
— Это твоя проблема. В твоей крови нет жара. Если бы он был, я бы не просил наследника от другого человека.
От оскорбления у нее застучало в висках. Первый раз муж намекнул, что находит ее несоответствующей.
— Ты меня обвиняешь? С моей кровью и другими органами, необходимыми для вынашивания ребенка, все в порядке.
— Докажи, что я не прав, — схитрил он. — Докажи мне, что ты знаешь, что такое страсть, какую радость она может принести.
— Я ничего не буду доказывать. Я и шага не сделаю ради твоего сумасшедшего плана. Я и сейчас слишком далеко зашла только потому, что боялась своим отказом ухудшить твое здоровье.
При разговоре Кэтрин махнула рукой, и вино расплескалось. Она бы поставила его на стол, но Жиль был между нею и столом, поэтому она сделала большой глоток, чтобы уменьшить уровень вина в стакане.
— Мне не нужна твоя жалость, Кэтрин. Мне нужен наследник. Я тебя однажды предупреждал.
— Я знаю. Я также знаю, что ты сказал Ровану, и я в ужасе от этого. Как ты можешь быть таким подлым? Как ты можешь шпионить за мной? Как ты можешь угрожать мне и позволить кому-то изнасиловать меня?
Он долго молчал.
— Если де Блан все тебе рассказал, значит, он просто притворяется, что ни в чем не заинтересован. Следовательно, ему и доверять-то нельзя. Я не потерплю с его стороны сплетен об этом.
Она сжала тубы;
— Он сказал только мне, а я, признайтесь, все-таки заинтересованное лицо.
— Ну и что. Необходимо кое-что предпринять.
В ее сердце закрался страх. Глядя на мужа широко открытыми глазами, она тихо спросила:
— Что вы сказали?
— Только то, что сказал. — Его серое лицо было непреклонно. — У меня будет то, что я хочу, не имеет значения, чего это будет стоить.
— Жиль, — начала она. Гнев исчез, уступая место какой-то странной растерянности. Ее пошатнуло, но она взяла себя в руки и продолжала с решительностью, давно созревшей в долгие бессонные часы страха и беспокойства. — Ты слишком далеко заходишь, Жиль, ты можешь заставить меня покинуть тебя.
Какое-то время он не отвечал.
— Ты не сделаешь этого, — заговорил он наконец, — у тебя ничего нет, тебе некуда идти, и ты не уйдешь, когда узнаешь, что носишь ребенка, который унаследует все это.
Широким жестом Жиль обвел все вокруг.
— Только подумай, если я проживу не более года или двух, ты будешь распоряжаться состоянием очень много лет.
Она давно привыкла к подобным речам. Напрасно только она себя так разволновала. Кэтрин устало махнула рукой.
— Ты не умрешь.
— Нет, я чувствую, что умру.
— Никаких болезней доктора у тебя не нашли, так они мне сказали зимой в Новом Орлеане.
— Они ошибаются.
Спорить с ним было бесполезно, он никогда ее не слушал.
— Все-таки я за тебя выходила не из-за денег.
— Нет. Но то была мечта твоего отца и моя тоже. И мечта все еще жива. Подумай об этом, Кэтрин. Огромное состояние, одно из самых больших владений в Луизиане. Что хорошего в твоем упорстве, если не будет ребенка, кому бы досталось все это?
— А на мои мечты не надо обращать внимания? — устало произнесла она. Кэтрин вдруг почувствовала страшную усталость. Она устала от ссор, от борьбы, она устала даже мечтать.