— Своим отъездом я предотвращу разговоры.
— Да, — неуверенно сказала она. — К тому же, наверное, вас ждут дела.
— Никакие дела не мешают мне остаться. Но мне не хотелось бы причинять вам еще больше боли, чем я это уже сделал.
— А если я скажу — боли нет?
— Был бы очень рад, — тихо сказал он, — если бы мог этому поверить.
Она не могла удержать его, да и не имела права даже попытаться это сделать. Самое хорошее — отпустить его на свободу.
Вздернув подбородок, она сказала:
— Уверена, что вся боль скоро пройдет. Наверное, будет лучше, если вы не останетесь. Если Жиль проснется и увидит вас здесь, он очень встревожится.
— Нет, этого мы не допустим, — коротко и бесстрастно ответил Рован.
— Нет, — согласилась она, но больше уже ничего сказать не смогла.
— У него есть все, что он заслуживает, — ваши мольбы, страхи и, конечно, любовь.
— Да… конечно. — Она отвернулась от него, чтобы он не мог увидеть ее лицо.
Ночной влажный ветер шевелил волосы Рована и поднимал тяжелые складки юбки Кэтрин. Рован постоял еще немного и ушел с балкона. «La belle dame sans mersi». Я понимаю, что под этим подразумевал Теренс.
Кэтрин не сделала ни одного движения, чтобы удержать его. Она стояла, до боли сжав перила, и немигающими глазами смотрела в темноту. Было такое чувство, будто тяжелый камень лег ей на сердце. Она собрала последние силы, чтобы не упасть — у нее подкашивались ноги. Единственное, что она могла сейчас делать — это дышать. Она не плакала. Только что, в эту минуту, она отреклась от себя.
Когда Кэтрин вновь появилась в гостиной, Рован был там. Должно быть, он сказал всем об отъезде, потому что общий разговор, когда она вошла, велся о том, что пора покидать Аркадию. Она постояла у двери, прислушиваясь к голосам.
— Я уже подумывал о том, что пора уезжать, — говорил Сэтчел своим обычным гудящим тоном. — Счастлив остаться, если смогу быть чем-нибудь полезен, но и не хочу быть помехой.
— Согласна, — поддержала его Жоржетта. — Кроме того, я пообещала принять участие в охоте у Кэвендишей. Я хотела бы помочь Кэтрин, только не знаю, смогу ли.
— А я не хочу, чтобы все это заканчивалось, — печально сказала Шарлотта.
— Никто из нас не хочет, — сурово сказал Алан, — но не вижу смысла в том, чтобы доставлять дополнительные хлопоты Кэтрин и слугам.
— Я бы тоже не хотела, но, несмотря на все несчастья, турнир был таким славным, — продолжала девушка.
Льюис не замедлил подпустить яду.
— О, господи! Странно слышать подобные сантименты от того, кто только недавно на пароходе умирал от скуки. Да совсем не турнир вас очаровал!
— Не знаю, что вы имеете в виду, — еле слышно произнесла девушка.
— Ой! Прекрасно знаете.
— Прекрати смеяться над Шарлоттой! Ты что, никогда не был влюблен?
— Нет, он слишком любит себя, — послышался баритон Перри.
Наступила гнетущая тишина.
— Я… я не влюблена, — почти плача, сказала, наконец, Шарлотта.
— Да будет вам. Почему же вы такими глазами смотрели на нашего храброго и благородного чемпиона? — Льюис злобно засмеялся.
— Достаточно! — жестко прозвучал голос Рована.
— Более чем достаточно, — поддержал его Алан.
— Ладно-ладно. Наверное, я должен попросить у вас прощения, мисс Шарлотта, а то еще придется отвечать за столь невинную шутку. Просто жаль будет умирать за это.
Шарлотта тихо плакала, но такая боль слышалась в ее плаче. Кэтрин, услышав стук каблучков, открыла дверь. Шарлотта бежала, прикрыв рот рукой.
— Подожди, Шарлотта, ну, пожалуйста! — Кэтрин пыталась поймать ее за руку.
Девушка отпрянула.
— Я не могу больше, — всхлипнула она и, вырвавшись, побежала вниз.
Кэтрин медленно вошла в комнату.
Выдержав несколько секунд ее осуждающий взгляд, Льюис бросился оправдываться:
— Что я могу поделать, если у нее нет чувства юмора?
— Ей не хватает не чувства юмора, а самозащиты. А вы, со своей стороны, не касались бы такого щекотливого вопроса, — сказал Алан.
— Как интересно! Наверное, вы влюблены в скромную Шарлотту, — не унимался Льюис.
— Существуют и другие причины для защиты леди, кроме личного интереса, — коротко ответил Алан.
— Вы должны простить бедного Алана, — сказала Мюзетта. — Чтобы понять любящего человека, надо сначала самому полюбить.
Льюис повернулся к своей молодой тетке, и огонь вспыхнул в его глазах. Перри, сидящий рядом с Мюзеттой, в ответ натянулся, как стрела, и сдвинул брови.
И даже Брэнтли, молчаливый и угрюмый, повернул голову и пристально посмотрел на Льюиса.
Льюис сильно покраснел, сжал губы и стиснул кулаки. Потом откинулся в кресле назад и стал смотреть в потолок.
В наступившей напряженной тишине голос Рована прозвучал спокойно и как-то задумчиво.
— А можно задать вопрос для «Дворца любви», ведь он закрывается до следующего года? Никто не против?
Удивленная Мюзетта повернулась к нему.
— Вовсе нет. Как интересно!
— Ну, тогда слушайте. Что должен мужчина женщине, если обидит ее? Чем он сможет смыть пятно оскорбления?
— Ничем, — довольно грубо ответила Жоржетта. — Он ничем не сможет загладить свою вину. — И покраснела, поскольку все в удивлении уставились на нее.
— Это зависит, я бы сказал, от природы оскорбления, — сказал Алан.
— Ну, например, самое что ни на есть что-то плохое, — отчеканил Рован.
— Предложением руки, мирскими благами, жизнью, — капризным тоном сказала Мюзетта. — Женитьба совершенно излечивает раны.
— Только частично, — вставил Перри, избегая смотреть на Брэнтли. — Для некоторых это бесполезно.