— Кэтрин, ответь, пожалуйста, на очень важный вопрос.
Оклик исходил от Мюзетты, сидевшей в середине стола напротив своего мужа Брэнтли и слева от Перри.
— Сейчас? — Кэтрин знала, что подобные вопросы обычно обсуждались в гостиной после обеда или на лужайке, или где-нибудь еще, в неформальной обстановке.
— Раз уж мы подняли этот вопрос, то лучшего времени не найти.
Мюзетта вся светилась, в кремовом атласном платье, отделанном светлым кружевом. Прежде чем продолжать, она послала Перри смеющийся взгляд.
— Вопрос такой: что мужчина обязан дать женщине, которой он пообещал свое сердце?
— Любовь, конечно, — ответила почти наугад Кэтрин.
— Да, конечно. И несомненно — неумирающую преданность.
Кэтрин с радостью отвлеклась от своих мыслей. Она такие вопросы называла «упражнениями для ума». Именно так она к ним относилась, хотя была уверена, что для Мюзетты они означали совершенно другое. Ее невестка подобные дебаты рассматривала как еще одну форму флирта.
— А я утверждаю, — сильно покраснев, сказал Перри, — что первичная обязанность — это честь во всех ее формах. Любое проявление уважения и вежливости должно приниматься во внимание, независимо от того, какими мотивами руководствуются люди.
— А я утверждаю, — дерзко засмеялась Мюзетта, сверкнув своими темно-синими глазами, — что необходимо повиноваться желаниям женщины, ведь она всегда находится в большей опасности, она вправе определять направление романа.
Шум всеобщего разговора затих, поскольку присутствующие стали с интересом наблюдать за маленькой драмой, разыгрываемой у них на глазах. Жоржетта, здоровая рыжеволосая девица, сидящая рядом с Льюисом, наклонившись и нашептывая ему что-то, что заставило его заржать, вдруг замолчала. Две пожилые женщины, склонившие друг к другу головы и о чем-то тихонько беседовавшие, стали строго, но с любопытством смотреть на Мюзетту.
Все, казалось, предчувствовали любовную интригу. Кэтрин сомневалась. Мюзетта любила пострелять глазками, любила флирт, но в то же время заботилась о соблюдении приличий. Иногда Кэтрин казалось, что ее невестка вела себя так, словно желая наказать своего мужа за безразличие к ней.
— То, о чем вы оба говорите, разумно, — говорила Кэтрин, наклонив голову в раздумье. — А я бы сказала, что величайший долг мужчины перед женщиной в такой ситуации — защитить ее физически и морально.
— Защита? — Мюзетта сморщила свой носик. — Как это скучно.
— А я так не думаю, — ответила Кэтрин. — Тот, кто по-настоящему любит, никогда сам не причинит зла своей любимой и никому не позволит ни словом, ни делом обидеть ее. Понятия чести и долга, упомянутые вами, означают следующее: если мужчине не безразлично доброе имя женщины, ее положение в обществе, а также личное благополучие, он обязан уважительно относиться к ней, как при посторонних людях, так и наедине. Если она будет в безопасности и ограждена от лишних невзгод, он должен уважительно относиться к ее желаниям, как выраженным словами, так и безмолвным. Для мужчины единственной целью в жизни должна быть защита женщины, которую он имел честь полюбить. В идеальном мире женщина носит имя мужа, его детей под сердцем и обеспечивает бессмертие своим любимым. Наш мир не идеален, но может стать таковым, если нам повезет.
Мюзетта сморщила свой вздернутый носик.
— Как всегда, хорошо сказано, и, как всегда, правильно. И как провокационно!
— Я не хотела, — сказала Кэтрин, слегка улыбнувшись.
— Я знаю. Это только все ухудшает, — ответила невестка. Она пожала своими округлыми плечами, имитируя гнев, который быстро растворился в улыбке. Она отвернулась.
— Вы, кажется, об этом много думали, — спокойно сказал Рован, как только остальные потеряли интерес к этой теме и возобновили прерванные разговоры между собой.
Кэтрин неохотно посмотрела на него. В его взгляде она искала ответ: не предполагает ли он, что она, должно быть, опытна в любовных делах. Наконец сказала:
— Замкнутый образ жизни, который мы ведем, оставляет достаточно много времени для философских упражнений.
— Понимаю. Ничто, более практичное, вас не занимает?
Кэтрин каждый день занималась тем, к чему привыкла с детства: руководила уборкой и ремонтом огромного дома, составляла меню, обучала слуг, решала их проблемы, улаживала их ссоры между собой. Частое пребывание гостей мужа в доме было комфортно. Она следила за здоровьем и условиями жизни рабочих, детей и стариков в той части имения, где жили слуги — все было в поле зрения и компетенции хозяйки.
Она спокойно ответила:
— Больше ничем мой ум не занят.
— Я подумал, что это оттого, что вы наслаждаетесь ролью королевы, раздавая призы и принимая знаки уважения как должное.
Прежде чем ответить, она сжала губы.
— Вы оскорбляете меня, но теперь я вижу, что вы за человек.
— Ну и что же из этого следует?
— Вы решили не любить меня, видеть во мне никчемную негодяйку.
— Если я не прав, постарайтесь убедить меня в обратном.
— Я не могу сделать этого, — сказала она, решительно вскинув голову. — Можете думать обо мне все, что вам заблагорассудится.
— Предположим, я думаю, что вы самая желанная женщина, которую я когда-либо встречал.
— И что из этого? — Она вскинула на него взгляд, затем опустила ресницы. — Я подозреваю вас в попытке заставить меня выполнять вашу волю нечестными средствами. Но это бесполезно.
— Вы, должно быть, правы, — усмехнувшись, сказал он, — а может, и нет. А вы об этом уже подумывали?
— Я хотела бы напомнить вам, что…