Стрела в сердце - Страница 29

— Как Омар рассказал вам о Дельфии? Я думала, он не умеет говорить.

Рован отступил от нее.

— Ну, теперь все в порядке, — сказал он, засунув руки в карманы, и продолжал: — А что касается Омара, то когда-то он был посыльным у шейха Алжира. Вот ему и отрезали язык, чтобы он не мог выдать то, что ему доверяли. Он все же произносит несколько звуков, но знает язык жестов, ему он выучился у торговца, индейца из племени чероки.

Кэтрин поблагодарила за помощь, но вдруг нахмурилась.

— А вы его правильно поняли?

— Да. Было бы ошибкой считать его ненадежным и неинтеллигентным только потому, что он немой. Ни в коем случае.

— У меня и в мыслях этого не было, — запротестовала она.

— Нет-нет, — он внимательно посмотрел на нее. — Я просто хотел, чтобы вы в случае необходимости знали.

Какая может случиться необходимость, она себе не представляла, но и спорить по этому поводу ей не хотелось.

— Да, насчет того. Я поговорю с Дельфией.

Он подумал, потом все-таки сказал:

— Будет лучше, если вы ей ничего не скажете.

— Почему? Мы же не можем изменить наши отношения, и совсем нежелательно, если Дельфия не будет знать правды.

— Вы можете просто намекнуть, что за вами следят.

— Тогда это прекратится?

— Может быть. Поступайте, как знаете.

Он ушел, направляясь к конюшням. Она знала, что не должна смотреть ему вслед, но не могла оторвать взгляда от его непринужденной манеры носить шляпу, от его стройных ног, широких плеч, красивой походки. Мысли о нем начинали возбуждать. Конечно, на то были причины — Рован был человеком неотразимого обаяния. Было бы противоестественным, если бы она не размышляла, не перебирала бы в памяти мельчайшие подробности их взаимоотношений, не разгадывала бы черты характера, манеры поведения человека, брошенного ей в постель. Она должна определить, какой он, можно ли ему довериться, каковы его намерения. Многое в нем было необычно, и прежде всего законы, по которым он жил. Она лишь надеялась, что они достаточно строги и не позволят ему воспользоваться теми особыми обстоятельствами, что связали их. В то же время она осознавала, что гарантии ни на что не было.

Рован возвратился к трибуне перед началом первого заезда. Он бережно вел под руку даму в бледно-голубом. Это была Мюзетта. Младшая сестра Жиля что-то болтала, открыто смеялась ему в лицо и так размахивала своими широкими юбками, что они касались ног спутника. За ними, свирепо сверля глазами Рована, тащился Перегрин. Мюзетта шаловливо помахала пальчиками Кэтрин. Она производила впечатление женщины, очень довольной и собой, и всем миром. Голубые глаза блестели от удовольствия, когда она посадила Рована с одной стороны, а Перри с другой. Кэтрин перевела взгляд на мужа Мюзетты, Брэн-тли Хэннона, стоявшего внизу и огрызком карандаша выстраивавшего в ряд какие-то цифры в маленькой книжке.

Он посмотрел в сторону жены, лицо его нахмурилось, и он еще ниже опустил голову над книжкой. Не только Брэнтли был раздосадован победой Мюзетты. Шарлотта, сидящая с Жоржеттой и Льюисом, наблюдала за ними, уныло опустив плечи. Было больно видеть ее взгляд, устремленный на Рована. Платье цвета бледной лаванды делало ее еще более хрупкой. Шикарные темные волосы, подобранные кверху и уложенные локонами на макушке, казались слишком тяжелыми для ее тонкой, как стебелек, шеи. Под глазами были заметны темные тени, словно она плохо спала или была больна. Кэтрин почувствовала угрызения совести. Она обязательно должна найти время и поговорить с девушкой до окончания праздника. Льюис, напротив, был бодр, надменен и, как обычно, наготове со своими плоскими шутками. Ему было жарко: время от времени он снимал шляпу и обмахивался ею, а рукой приглаживал свои торчащие волосы. Он не будет участвовать в финальном заезде. Он не смог найти, так он сказал, со времени приезда в Св. Фрэнсисвилль подходящую лошадь. Все стоящие лошади принадлежали его дяде, и не имело смысла покупать то, чем можно было бесплатно пользоваться каждый день. По мнению Кэтрин, искренность такого рода была одной из черт характера Льюиса. Она подумала, но не сказала вслух, что племянник Жиля был счастлив придумать причину, чтобы не состязаться с Рованом. Превосходство конюшен Жиля над остальными было доказано. Его лошади выиграли забег на короткую дистанцию и взяли серебряный приз в полуторамильном. Кэтрин подумала — он бы даже не так радовался, если бы пробежал всю трассу на своих ногах. Во время обеда он был в прекрасном настроении и даже выпил несколько рюмок вина с продолжительными тостами, сопровождавшими обильное пиршество.

Но после обеда ему стало плохо, он лег на диван в кабинете, дамы отдыхали у себя в комнате наверху, а джентльмены вели разговоры о хлопке и политике на задней террасе дома. Когда же Жиль появился на последнем, самом любимом всеми заезде, вид у него был изможденный.

Когда же все снова появились на трибуне, солнце уже садилось, освещая луг и деревья длинными косыми лучами. Заунывный сигнал рожка, зовущий участников к старту, эхом отозвался у леса. Стая уток покружила вокруг купола башни и опустилась на берег озера. Шум голосов постепенно затих, и с последней нотой рожка послеполуденную тишину нарушали лишь сверчки и лягушки.

В предстартовом параде лошадей была своеобразная прелесть, несколько неофициальная, чего не было в предыдущих заездах. Наездники сидели на своих лошадях непринужденно и раскованно. За каждым участником ехала свита, что оживляло общий вид процессии. Когда они проезжали мимо трибуны, зрители оживленно обсуждали качества лошадей, их родословную, упряжь, недостатки, а также яростно спорили и делали ставки.